Часть IV Советская интеллигенция

Глава 24 Интеллигенция! Где ты? Думаю, что интеллигенция устала позировать, и пора уже заканчивать наш «портрет во времени». Осталось нанести лишь один мазок и ее портрет станет узнаваем. Чтобы понять, что же сталось с интеллигенцией в наше время, надо четко себе

Фантазии «гнилых» интеллигентов
Менее 8 процентов голосов - столько набрали «на двоих» две российские либеральные партии, Союз правых сил и «Яблоко», на декабрьских выборах в Госдуму. Ни одна из них, как известно, не преодолела 5-процентный барьер. В марте на президентских выборах единственный либеральный кандидат, Ирина Хакамада, получила еще меньшую поддержку - за нее проголосовали около 4 процентов избирателей. Эти поражения - одни из самых болезненных, но далеко не первые в истории постсоветского либерализма 1 . Более того, заметных успехов на выборах в России либералы не добивались практически никогда. Исключением можно считать разве что 15,2% голосов, полученных «Выбором России» Егора Гайдара на первых думских выборах, в декабре 1993 года. Но и этот «успех» меркнет, если учесть, что победу тогда праздновала ЛДПР Владимира Жириновского, а третьими к финишу пришли коммунисты, отстав от «Выбора России» всего на 3%.
Итак, простая электоральная арифметика свидетельствует, что пылкой народной любовью либералы в России на рубеже ХХ - XXI веков не пользовались. (Антикоммунистическое движение 1989 - 1991 гг., действительно имевшее широкую поддержку, было именно антикоммунистическим, но не либеральным; из его среды вышли политики, оказавшиеся позднее по разные стороны баррикады - Ельцин и Руцкой, Гайдар и Хасбулатов...). А вот заметным политическим влиянием либералы располагали на протяжении почти всего постсоветского периода, особенно в начале и середине 90-х. Это позволяет их противникам и сегодня винить «так называемых демократов» во всех бедах страны. Что же такое современный российский либерализм и в чем причины его поражений и непопулярности?
Прежде всего нужно отметить, что либерализм в России издавна воспринимался значительной частью общества как идеология интеллигентская . Хотя историческая роль русской интеллигенции - предмет бесконечных дебатов в самой же интеллигентской среде, трудно отрицать очевидное: с момента своего появления интеллигенция в России была зажата между «народом», т.е. малообразованными и неполноправными классами и сословиями русского общества, и «властью», т.е. его традиционной дворянско-бюрократической, а после большевистской революции - «разночинно-бюрократической» элитой. Интеллигенция пыталась то подогнать народ под свои идеалистические представления, во многом навеянные западными социальными и философскими теориями, то достучаться до власти, чтобы «очеловечить» ее и сделать более просвещенной.
При этом сама интеллигенция стремилась к власти и одновременно боялась ее, как боятся всего неизведанного. Это было во многом обусловлено специфической природой правящей элиты в России, которую современный социолог Алексей Левинсон характеризует так: «Российская верховная власть (и в досоветские, и в советские, и в постсоветские времена) всегда была в смысле политической окраски «никакой» - ни левой, ни правой, ни либеральной, ни консервативной - хотя непременно казалась одной из них. Но, оставаясь всегда собою, она при себе всегда держала в качестве двух ресурсов две партии двора (они же - две оппозиции, они же - две опоры). Названия их менялись, к одной часто применялось название «западнической», к другой - «почвеннической», но это верно не для всех времен... Обе эти партии опираются каждая на свои пласты в национальной культуре, соответственно на свои представления о национальной истории, об устройстве мира, о месте России в нем и пр. Их репрезентируют собственные ментальные и художественные стили, собственные дискурсы» 2 .
Таким образом, либеральная интеллигенция (так же, впрочем, как и интеллигенция «реакционная», почвенническая) нередко оставалась при власти, так ни разу толком и не побывав у власти. Не стала исключением и переломная эпоха конца 80-х - начала 90-х гг. минувшего века, когда именно интеллигенция попыталась сыграть роль мотора «четвертой русской революции» - перехода власти от коммунистов к «так называемым демократам». Очень характерно, что наиболее заметными фигурами в либеральном движении стали именно люди, находившиеся при советской, коммунистической власти, но в разное время и по разным причинам с ней разошедшиеся, - академик Андрей Сахаров и молодой экономист Егор Гайдар. Однако политическим лидером «демократов», надеждой и опорой либеральной интеллигенции стали не они, а человек, который все-таки побывал у власти и познал ее, - Борис Ельцин. И это во многом предопределило судьбу интеллигенции и либеральной идеологии в России в 90-е годы.

Не так, как в Центральной Европе
Сравнивая ситуацию в России с другими странами Центральной и Восточной Европы, отказавшимися от коммунизма, нужно отметить, что там тоже были свои сахаровы и гайдары 3 , появились и свои ельцины 4 - но соотношение сил между ними оказалось качественно иным. Если в Польше и Чехии, Венгрии и странах Балтии бывшие функционеры коммунистических партий учились играть по правилам, установленным новой либеральной элитой и поддерживающим ее большинством общества, то в России именно выходцы из прежней, советской элиты, люди наподобие президента Ельцина, его премьеров Силаева, Черномырдина и Примакова, секретаря Совета безопасности Скокова, главы Совета федерации Строева и проч. определяли «старый новый» курс России и правила политической игры на ее поле. Радикальной смены элит в постсоветской России не произошло , и либеральная интеллигенция, по большому счету, снова оказалась не у власти, а при власти. Отсюда та легкость, с которой выпали из кремлевской обоймы в середине 90-х люди, олицетворявшие поначалу «новую» власть и составлявшие политический костяк либералов - Гайдар, Бурбулис, Филатов, Шахрай, Попов... Пожалуй, единственным исключением в этом ряду может быть назван Анатолий Чубайс, но это действительно случай из ряда вон выходящий: такое политическое чутье и такая железная хватка, как у Чубайса, встречаются очень нечасто.
Либеральная идеология разделила судьбу своих высокопоставленных носителей - она стала заложницей политической ситуации и служанкой «новой старой» элиты, ведущие позиции в которой заняли представители второго-третьего эшелона элиты прежней, советской. Положение при власти, с почти неограниченным доступом к ее благам, но с сильно ограниченным - к ключевым политическим решениям, не оставляло либералам достаточного пространства для маневра. Власть, оставаясь по своему обыкновению идеологически «никакой», делала то либеральные, то антилиберальные, то опять-таки «никакие» шаги - а либералы продолжали решать неразрешимую задачу: как сохранить верность своей идеологии, не изменяя при этом власти, которую они словно по инерции продолжали считать своей, хотя «их» она не была уже изначально. До отставки президента Ельцина можно было считать это явление следствием воздействия его личности, к которой большинство либералов испытывало если не пиетет, то хотя бы ностальгию по, перефразируя классика, «дней Борисовых прекрасному началу». Однако после «воцарения» Владимира Путина выяснилось, что дело не в том, кто находится в Кремле. Проблема заключалась в самих российских либералах, которые (за исключением ярких, любопытных, но маргинальных в политическом смысле личностей вроде Валерии Новодворской или покойного Сергея Юшенкова) слишком привыкли к сидению на двух стульях, к позиции «мы за президента, но...» (или наоборот: «хоть и..., но все-таки мы за президента»).
В России не возникло ни одной сколько-нибудь влиятельной партии или движения, основанных на либеральной идеологии как таковой и не решающих в муках и терзаниях вопроса «на каких условиях мы все-таки готовы поддержать власть». Сама по себе такая постановка вопроса вполне оправданна. Проблема лишь в том, что у российских либералов зависимость от власти, от «колебаний генеральной линии» быстро приобрела какой-то болезненный характер. Либералы оказались не готовы вести полноценную публичную политику, хотя бы такую, какую вели их основные противники в 90-е годы - коммунисты. Оказавшись в традиционном для русской интеллигенции положении между «народом» и «властью», либералы сделали однозначную ставку на власть, на кабинетную политику, на борьбу не столько за избирателей, сколько за «главного избирателя» - президента, вначале Ельцина, затем Путина.
На определенном этапе не избежало этих метаний и «Яблоко» Григория Явлинского - наверное, все-таки самая последовательная из российских либеральных партий, познавшая вкус «нормальной» публичной политики и ближе других подошедшая к стандарту политической партии как таковой, т.е. большой структурированной группы людей, объединенных общими убеждениями и представляющих интересы определенных социальных слоев и групп. Беда «Яблока» заключалась, однако, в том, что этот социальный слой в данном случае оказался чрезвычайно узким: Явлинский и его соратники опирались в основном на леволиберально настроенную часть интеллигенции, преимущественно гуманитарной. Отсюда - печальная судьба «Яблока» как партии и Явлинского как «вечного» кандидата в президенты. Однозначно негативную роль сыграло и чрезмерное честолюбие лидера «яблочников», который со времен своего краткого пребывания в составе российского правительства в 1990 году, кажется, навеки сжился с имиджем «самого умного», но и самого «обиженного» политика, которому нужно всё - или ничего.
Впрочем, другие продукты либерального партстроительства ждала еще менее завидная участь, чем «Яблоко». Гайдаровский «Выбор России» был первой попыткой создать партию власти . Но эта попытка оказалась неудачной. Партия власти в России не могла быть последовательно либеральной, поскольку таковой не была сама власть - по причинам, уже описанным выше, т.е. из-за отсутствия радикальной смены элит. Нужно учесть также, что партия власти как таковая может существовать лишь до тех пор, пока она успешна, пока побеждает - ведь власть на то и власть, чтобы побеждать, в противном случае властью становится оппозиция. Именно неумение побеждать погубило целую череду партий власти ельцинской эпохи - «Выбор России», «Наш дом - Россия», наконец, «Отечество - Вся Россия». И именно победа - неважно, каким способом она достигнута - держит на плаву нынешнюю «Единую Россию». Зато Союз правых сил, еще одна попытка создать нечто жизнеспособное на праволиберальном участке российской политики, был обречен изначально. Ведь, в отличие от «Выбора России», он задумывался перед думскими выборами 1999 года даже не как партия власти, а как ее дублер, либерализованный вариант путинского «Единства» - для остатков среднего класса, не сожранных дефолтом-98, и «продвинутой» городской молодежи. СПС оказался - прошу прощения за грубое сравнение - сродни презервативу: свою функцию выполнил, но только один раз. Его лидеры, впрочем, этого не поняли, за что и поплатились в 2003 году.
Либеральная партия никогда не смогла бы стать партией власти как раз потому, что не сумела бы победить - именно в силу изначально низкой популярности либеральных идей в России . Точнее - в силу сомнений значительной (и быстро росшей по мере осуществления либеральных реформ) части общества в том, что либерализм предлагает верные рецепты вывода страны из кризиса. В том, что демократия, частная собственность, прощание с имперскими амбициями, прозападная ориентация - верный путь для России. Сомнения эти появились очень быстро. Вот как описывает обстановку в обществе к концу уже первого года реформ коллектив авторов книги «Эпоха Ельцина» - бывшие помощники и спичрайтеры первого президента России: «По данным опросов, в конце 1992 года за реформы выступало 60% респондентов, однако по меньшей мере половина из них была против приватизации» 5 . А ведь приватизация - один из столпов либеральных реформ и вообще посткоммунистических преобразований! И далее: «В головах у людей царил хаос, исключением не были и депутаты законодательных органов, растерянные ничуть не меньше своих избирателей. Многие мечтали о возвращении к привычным прежним нормам повседневной жизни, когда всё решалось с помощью приказа или распоряжения» 6 .
Здесь, видимо, и кроется причина, с одной стороны, неудач российского либерализма, а с другой - отличия пути посткоммунистической России (и ряда других стран СНГ) от пути, избранного после 1989 - 1991 гг. большинством стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), в том числе бывшими республиками советской Прибалтики. Вот что пишет о последних американский исследователь балтийского региона Марк Бейссингер: «На самом деле в балтийских обществах отсутствовали многие благоприятствующие демократии, рынку и стабильности ценностные ориентации. Но зато в полной мере присутствовали терпимость к слабостям демократии, разрушительному действию рынка... Эта терпимость, порожденная сильнейшим желанием «вернуться в Европу», которое лежит в основе балтийских идеологий государственного строительства, и объясняет нам, почему балтийские государства достигли таких успехов, в то время как другие постсоветские страны погрязли в трясине нерешительности, неопределенности целей и пртиворечиях» 7 . В России на всем протяжении постсоветского периода не было ни такой терпимости, ни такого стремления. Болезненные либеральные реформы воспринимались большинством общества как бессмысленное и незаслуженное мучение, некий дьявольский эксперимент, который ставит над Россией кучка молодых кабинетных теоретиков, попавших под покровительство президента, быстро терявшего былую популярность... В результате на роль оппозиции в России, в отличие от ЦВЕ, уже в 1992 - 1993 гг. выдвинулись не умеренные социалисты и реформированные экс-коммунисты, не отрицавшие необходимости реформ, но предлагавшие иной их вариант 8 , а силы реванша - радикальные коммунисты и националисты.

Минусы «западничества»
Прозападная ориентация - то, что представляет собой в глазах большинства жителей ЦВЕ несомненный плюс либеральных сил соответствующих стран - для российского общества вот уже 10 - 11 лет является скорее минусом. Западнический пафос Гайдара, Чубайса, Явлинского, Хакамады идет вразрез с настроениями немалой части общества, для которой Россия имела и имеет ценность прежде всего как инициатор некоего глобального цивилизационного проекта - неважно, православно-монархического, мессианско-коммунистического или какого-то иного. «Презренное» материальное, консьюмеристское благополучие, место пусть даже крупной и довольно влиятельной, но всего лишь одной из стран евроамериканского мира совершенно не устраивает носителей такого (условно назовем его традиционалистским) дискурса. Многие либералы поэтому приобрели в глазах этой части общества репутацию «прислушников Запада», «агентов влияния» и «могильщиков России», ограничивающих ее суверенитет и навязывающих стране «внешнее управление» - систему, при которой судьба России решается за ее пределами 9 . Вот как формулирует суть подобных претензий модный ныне в определенных кругах политолог Станислав Белковский: «...”Чудо демократии” обесценилось уже к 1993 году, когда стало ясно, что новый режим отнюдь не принес российскому народу бесплатного и бессрочного счастья. Религия американских ценностей быстро и жестоко разочаровала россиян, но внешнее управление сохранилось - и сохраняется до сих пор... Для большей части политико-экономической элиты линия Вашингтона по-прежнему остается главным источником мудрости и критерием истины» 10 . Неважно, какова истинность таких утверждений - важно, что подобные взгляды получили в России весьма широкое распространение. В этом есть и вина самих либералов.
Несомненно, на политическую судьбу либерализма в России оказал влияние ход реформ 90-х гг. Если в Польше Лешек Бальцерович провел в начале 90-х «шоковую терапию», то «русского Бальцеровича» Егора Гайдара едва ли не с момента его появления во главе кабинета реформаторов стали обвинять в том, что он подвергает Россию «шоку без терапии». Одной из причин такого отношения стала уже упомянутая неочевидность для российского общественного сознания неизбежности либеральных реформ как таковых . Другой - способ осуществления преобразований, уникальный для российской истории и совершенно противоположный русскому образу мышления: «...Речь шла не столько о системе определенных экономических мер, но о масштабном социальном переломе - социальной революции, вызванной резким, обвальным сокращением обязательств и полномочий государства» 11 . Между тем «в основе демократической концепции «реформы», как она сформировалась в политической борьбе 1989 - 1991 годов, лежала идея управляемой трансформации экономической системы, при которой все лучшее, все основные ценности и стоимости старой системы с некой коррекцией, но все же конвертируются в системе новой» 12 . Иными словами, умеренные реформаторы вроде Явлинского мечтали о революции сверху , Гайдар же принес просто революцию , обвал, практически полный отказ государства от своей патерналистской роли.
С одной стороны, общество не было готово к этому, с другой - зимой 1991 - 1992 гг., когда гайдаровская команда приступила к реформам, никакая революция сверху уже не была возможна. Ведь, как позднее писал сам Гайдар, в экономической сфере в последние годы существования СССР «единственно возможный осмысленный путь - попытаться сформировать предпосылки постепенного эволюционного поворота экономики на западный путь развития. И сделать это до того, как социалистическая экономика войдет в фазу саморазрушения» 13 . Но именно это не получилось у правительства Горбачева - Рыжкова, которое сдало дела «демократам» тогда, когда саморазрушение уже шло полным ходом. Либералы пришли не в свой черед : видимо, куда более органичной и естественной для России была бы постепенная реформа нэповского (или, если угодно, китайско-венгерского) типа под «чутким» руководством верховной государственной власти. Либеральные преобразования могли бы быть ее продолжением, вторым этапом трансформации - а оказались первым, поскольку ни на какой «новый нэп» советское руководство в 1985 - 1991 гг. не решилось. Горбачев не стал ни советским Дэн Сяопином, ни русским Яношем Кадаром, а скорее лишь менее трагическим повторением Николая II.
Ну и, конечно, нельзя забывать и о катастрофических просчетах самих либералов. О телеге, поставленной впереди лошади - то есть либерализации цен, начатой без и вне непосредственной связи с приватизацией собственности. О самой приватизации, осуществленной в значительной степени в интересах «новой старой» правящей элиты. О чрезмерно тесных связях многих либеральных политиков с «пеной», образовавшейся на гребне волны гайдаровских реформ, - новой компрадорской буржуазией, за ведущими представителями которой быстро закрепилась кличка «олигархи», и ее «сиамским близнецом» - коррумпированной бюрократией. Тот же Гайдар - один из наиболее честных и последовательных российских либералов - уже в середине 90-х четко осознавал опасность: «Главный вопрос - какой капитализм мы получим: бюрократический, коррумпированный, где острое социальное неравенство порождает волны социально-политической нестабильности, или цивилизованный капитализм, подконтрольный обществу. Именно этот выбор, как мне кажется, будет стержневым в российской политике на ближайшие годы» 14 . К концу ельцинской эпохи этот выбор был сделан - увы, в пользу первого варианта.

Смерть либерализма?
Первый президентский срок Владимира Путина в этом отношении к кардинальным переменам не привел. Основным содержанием этих лет (2000 - 2004) стала замена федералистско-олигархической политической модели, характерной для времен «позднего» Ельцина, моделью авторитарно-централистской. Экономический «базис» (если пользоваться марксистской терминологией) при этом остался неизменным - тот самый бюрократический капитализм. Перемены, происходящие при Путине, касаются главным образом перераспределения собственности и политического влияния между группировками «новой старой» элиты. Положение либералов - этого, как мы выяснили, «бесплатного приложения» почти к любой российской власти - при этом заметно ухудшилось. Хотя в результате хитроумных кабинетных комбинаций некоторые их представители - впрочем, далеко не столь выразительные, как прежде - удерживают позиции при власти (Чубайс 15 , Греф, Кудрин, Христенко, в какой-то степени даже новый премьер-министр Фрадков), в целом либералы окончательно превращаются в маргинальную группу.
Их функция - отчасти техническая (все-таки провести те непопулярные реформы, которые являются неизбежными даже в рамках путинской авторитарно-бюрократической модели развития России), отчасти декоративная, определенная двойственным положением президента Путина и его режима, о котором говорит социолог Ольга Крыштановская: «Он понимает, что Запад надо соблазнять, что Западу надо все время нравиться, поэтому он кокетничает... Экономический рост - это вещь, которая ему абсолютно необходима. С другой стороны, давление собственной корпорации, которая хочет установления и поддержания сильного контроля со стороны государства, приводит к тому, что политика раздваивается и становится внутренне противоречивой: для Запада - либерал, а для своих - авторитарный царь» 16 . Немногочисленные либералы, остающиеся при власти, и будут, очевидно, играть роль виньеток, украшающих одну из сторон медали под названием «путинский режим». Но логики развития этого режима они не в состоянии изменить. А логика эта далека от либеральной: «...Демократы были честнее (чем нынешняя правящая каста, состоящая в основном из представителей силовых структур - Я.Ш. ) - они признавали общие правила игры. Если ты проиграл, то должен уйти. И демократы ушли. Их можно упрекать в нечестности в отдельных моментах, но глобально они играли по правилам. Даже Ельцин сам подал в отставку, когда ему объяснили, что он мешает. Нынешняя же силовая элитная группа этих правил не признаёт. Для них выборы не являются тем механизмом, который может отстранить их от власти. И в этом заключается громадная опасность» 17 .
Итак, российский либерализм умер? И да, и нет. Умер - потому, что мертвы иллюзии либералов первой волны о возможности быстрого построения в России «цивилизованного» капитализма. Потому, что политическая позиция самих либералов и практика реформ, задуманных и вдохновленных ими в 90-е годы, привели к долговременной дискредитации в России либерализма как идеологической доктрины. Наконец, потому, что у либералов нет новых харизматичных и непримелькавшихся лидеров. Но либерализм жив - потому, что при всей ограниченности и незаконченности процесса смены элит в постсоветской России одним из результатов либеральных реформ все-таки стала определенная социальная подвижность, позволяющая со временем, лет через 10 - 15 (при удачном стечении обстоятельств - и несколько раньше) надеяться на постепенное внедрение в структуру правящей элиты все большего числа представителей совсем иного поколения. Это те, кто родился в конце 60-х - начале 70-х гг. и чья ранняя молодость пришлась как раз на годы либеральных преобразований. Последнее вовсе не означает преданности данного поколения либеральным идеям, но означает определенную привычку к индивидуализму и личной ответственности , неотягощенность психологическим наследием советской эпохи, прагматизм и технократизм. Представляется, что именно это поколение сможет сделать в России примерно то же, что сделала в 60-е - 70-е гг. минувшего века похожая генерация молодых технократов во франкистской Испании: придать новый импульс экономическому развитию страны и подготовить почву для более глубоких реформ, в том числе политических.
Все это, конечно, окажется возможным лишь в том случае, если нынешний российский режим, а вместе с ним и вся страна, не надломится под грузом тех многочисленных проблем, которые он пока, судя по всему, намерен не решать, а лишь консервировать.

Реферат-расследование ученика 14-класса элитной гимназии для слаборазвитых детей Кирилла Незабудки, получивший грант правительства США в размере 300 000 тысяч долларов.

Российский либеральный интеллигент есть существо глубоко несчастное, неудовлетворенное и постоянно рыдающее. Несчастен он от рождения, потому как глубоко убеждён, что несправедливый рок судьбы заставил его родиться в России.

Российский либеральный интеллигент настолько уверен в своей гениальности, мудрости и исключительности, а его мозг настолько загружен бестолковыми мыслительными процессами, что для решения конкретных задач ему не хватает ресурсов. Это отличительная черта для российского либерального интеллигента всех поколений.

Ещё одной характерной особенностью российского либерального интеллигента является его генетическая способность обвинять в происходящем всех, кроме себя самого.

Российский либеральный интеллигент абсолютно искренне уверен в том, что Россия является самой варварской, кровавой и авторитарной страной в мировой . Этот постулат является для него аксиомой, которую признает весь остальной мир в лице США и Европы, но только глупый, тупой и необразованный народ России этого не знает. Поэтому его надо постоянно просвещать.

Отсчёт несомненного подтверждения этого постулата российский либеральный интеллигент ведёт с самых древних времён и до самого отдалённого будущего. Так, он уверен в том, что Иван Грозный был самым кровавым тираном средневековой Европы, Пётр Первый на самом деле не прорубил окно в Европу, а просто ради своей похоти и для своего удовольствия уничтожал русских десятками тысяч. И вообще ему надо было сдаться Карлу Двенадцатому, тогда бы Россия сейчас жила как Швеция.
Или как Франция, если бы в 1812 году не сражалась с Наполеоном, а свергла бы Александра Первого и возвела французского императора на свой престол. А ещё в 1905 году российская либеральная интеллигенция поздравила японского микадо с победой над русским флотом в Цусимском бою.

Мозг российского либерального интеллигента настолько озабочен доказательством кровавости, нетолерантности и преступности России, что ни о чём другом он мыслить, не способен.

Все последующие годы, вплоть до 1917-го, она активно мудрствовала о необходимости свержения самодержавия, с восторгом восприняла Февральскую революцию, в результате которой многие ее представители оказались у власти.
Поэтому Временное правительство России всего за 8 месяцев смогло полностью разрушить страну и привести к власти большевиков. Все время нахождения Временного правительства у власти российская либеральная интеллигенция критиковала и его тоже.

После событий октября 1917 года и вступления на территорию России войск Германии, а затем и Великобритании, Франции и Японии, российский либеральный интеллигент всячески это приветствовал и жаждал их дальнейшего продвижения по территории страны, при этом обвиняя во всех бедах большевиков.

По окончанию гражданской войны российский либеральный интеллигент частично сбежал из России, а частично вступил в коммунистическую партию. Голосуя на собраниях за её политику, он в частных беседах на кухнях продолжал пламенно страдать, критиковать власти, рассуждать о природной дикости России и общей несвободе.

В то же время, желая улучшить свои квартирные условия, российский либеральный интеллигент в массовом порядке писал доносы на своих соседей в НКВД с обвинениями их в антипартийной и антисоветской деятельности. Из-за чего органы НКВД были постоянно перегружены и искали врагов народа не там, где было надо. Как правило, во время Великой Отечественной войны он имел бронь и находился в тылу.

После окончания войны российский либеральный интеллигент бесплатно учился в престижных высших учебных заведениях и спекулировал на улице Горького в Москве, танцевал твист и другие интеллектуальные танцы. После окончания вуза он попадал преимущественно на комсомольскую, а затем на партийную работу, где усиленно призывал трудящихся строить коммунизм, ехать на БАМ и возводить плотины, а сам тем временем неуклонно повышал своё личное материальное благополучие.

Особо бурно российский либеральный интеллигент начал развиваться с началом перестройки. Он активно желал развала СССР, будучи твёрдо уверенным в том, что его личная жизнь и, самое главное, материальное положение улучшаться самым коренным образом, потому что на обломках Советского Союза возникнут маленькие цивилизованные государства, которые сразу же станут похожи на Швейцарию. А может, и на Люксембург, где ему, в отличие от остального народа, будет жить очень хорошо.

Когда ГКЧП в августе 1991-го попытался навести порядок, российский либеральный интеллигент настаивал на полном уничтожении «хунты». В 1993 году во время расстрела Верховного Совета России он с огромным пылом призывал «раздавить гадину», то есть, уничтожить своих противников физически.

Во время чеченских войн российский либеральный интеллигент всеми силами пытался способствовать поражению российской армии. Однако, потому что он органически не способен достигать успеха, и напрочь лишен организаторских способностей, у него, как и следовало ожидать, ничего не вышло.

Российский либеральный интеллигент всячески приветствовал войны в Ираке, Ливии и Сирии, он пламенно рукоплескал бомбежкам Югославии. Он обожает критиковать, ругать и поносить свою страну и её власть.
Российский интеллигентный либерализм – это заболевание, передающееся по наследственной линии, отягощенное сильными рецидивами ненависти к своей стране.

Состояние больного особо резко ухудшилось в связи с появлением Интернета и социальных сетей. В настоящее время врачи оценивают его как крайне тяжелое и в некоторых частях тела даже как критическое.

В связи с полным атрофированием нейронных логических связей в мозгу российского либерального интеллигента, он воспринимает откровения Джейн Псаки, сообщения из социальных сетей и передачи «Радио «Свобода», как целиком правдивую и объективную информацию, полностью соответствующую его убеждению в кровавости и порочности России.
В частности, он искренне убежден в соответствии исторической правде образа адмирала Колчака в фильме «Адмирал», несмотря на многочисленные карательные акции его армии в Сибири и на Урале.

Он также искренне убежден в реальности миллионов жертв во время Голодомора в 1932-1933 гг. на Украине, хотя многочисленные поиски миллионов могил умерших в это время никаких результатов не дали. Он не может ответить и на вопрос, почему, если Голодомор реально был в действительности, отчего тогда голодающие не могли питаться рыбой или грибами? А также овощами со своих огородов? В ответ российский либеральный интеллигент способен только обвинить своих оппонентов в «сталинизме» или «невежестве».

Точно также он уверен в десятках миллионов заключенных Гулага, и в ответ на вполне логичные вопросы типа «Где развалины этих многомиллионных лагерей?» или «Почему не сохранилось свидетельств очевидцев, видевших сотни эшелонов с зэками?» в связи со своим заболеванием может только в очередной раз рассказать о природной жестокости России.

Особо любимой и больной темой для российского либерального интеллигента является Вторая мировая война. Так его заболевание не позволяет ему самому изучать исторические документы, он уверен, что именно Сталин начал эту войну, Советский Союз завалил врага трупами, и заградительные отряды шли за Красной Армией до самого Берлина. Кроме этого, он убежден, что Ленинград надо было сдать фашистам, и тогда не было бы столько жертв. А также в том, что Гитлер нёс народам СССР свободу и демократию. А рейхстаг брали под угрозой расстрела НКВД. И вообще только благодаря заключенным СССР выиграл эту войну.

Российский либеральный интеллигент испытывает буйный восторг, отягощенный приступами беспробудного помешательства, в случае, если Россия начинает испытывать трудности либо если где-то начинают ущемлять права русскоязычного населения. Так, он безоговорочно поддерживает полуфашистские режимы в Литве, Латвии и Эстонии. Он до сих пор яростно отрицает обстрел российских миротворцев Грузией в августе 2008 года, хотя уже весь мир, кроме Саакашвили, это признал, и до сих пор обвиняет Россию в агрессии против этой страны и аннексии Южной Осетии и Абхазии.

В современное время он абсолютно уверен в том, что Россия подло напала на Украину, и там погибли тысячи российских солдат и офицеров. Ползучая дегенерация головного мозга на протяжении многих поколений низвела мыслительные процессы российского либерального интеллигента до уровня простых инстинктов.

Именно поэтому он во всем обвиняет «режим Путина». Хотя в правительстве РФ сплошь и рядом одни либералы, которые успешно в славных традициях российского либерального интеллигента заваливают все задачи, которые им поручают выполнять, и даже проявляют в этом инициативу. А либеральные правительственные и около правительственные экономисты умеют уверенно делать прогнозы, а потом также уверенно объяснять, причём за бюджетный счёт, почему они никогда и нигде не сбываются. Однако отсутствие логических связей в мозгу российского либерального интеллигента не позволяет ему это понять.

Российский либеральный интеллигент всеми фибрами своей души поддерживает киевский Майдан и мечтает о том славном времени, когда такой же Майдан произойдет и в России.

Но даже в нашей элитной гимназии для слаборазвитых детей уже в 1-м классе понимают, что первой жертвой такого Майдана станет сам российский либеральный интеллигент.

«Либеральная интеллигенция» — одно из самых ходовых и самых спекулятивных понятий в сегодняшнем политическом лексиконе. Для начала попробуем понять, кто имеет право претендовать на это почетное звание.

Если вы заняты умственным трудом, и считаете, что идеология бывает либо коммунистической, либо фашистской, а нормальные, не сумасшедшие люди, безусловно, свободны от какой-либо идеологии и придерживаются здравых либерально-рыночных убеждений, если вам кажется, что прогресс есть некое заданное движение, в авангарде которого находятся развитые страны Запада, и движение это нельзя ни развернуть, ни остановить, ни изменить, то вы, скорее всего, относитесь к либеральной интеллигенции в её современном российском варианте. Разумеется, бывают либералы с гораздо более сложными представлениями, здесь же речь о неком полусознательном или бессознательном идеологическом остатке, впитанном как свойство среды, как идеологический мейнстрим своего времени.

В позднесоветское время верхушка этого слоя обладала доступом к тем культурным ценностям, которые запрещались, скрывались или просто не афишировались Советской властью. Эти ценности — в первую очередь — культура русского модернизма, а также т.н. «белые пятна истории», то есть, «скелеты в шкафу» советского периода. Соответственно, в перестройку этот слой обрел некоторую просветительскую функцию, став транслятором этих открытий и ценностей, а вместе с ними и их интерпретаций. В первой половине 90-х, однако, основной поток культурных и исторических открытий исчерпывается, интерес широкой аудитории иссякает. Исчерпывается «миссия», а вместе с ней заканчивается и естественная культурная гегемония этого слоя.

Появление в это же время «красно-коричневой» оппозиции и связанная с ней долговременная выборная интрига (отчасти продолжающаяся до сих пор) в каком-то (в дурном) смысле сплотило либеральную интеллигенцию, актуализировав её свойства, оформлявшиеся ещё с довоенного времени — постепенное разочарование в советском социализме (а заодно в социализме как таковом), реакция на сталинскую диктатуру, в частности, на «борьбу с космополитизмом», обида на Советскую власть («я, научный сотрудник, получаю меньше рабочего!», «я, умный и предприимчивый, не могу нормально развернуться в Совке!» и т.п.), в общем, всё те страхи, комплексы, обиды и представления, которые постепенно превратили «демократическую», «революционную», «левую», «социалистическую» интеллигенцию 19-го – начала 20-века в «либеральную», «правую», «буржуазную», «демшизовую» интеллигенцию конца 20-го века.

Механическое отталкивание от Советской власти, которая осознавалась как охлократическая, как бы выросшая из знаменитого ленинского тезиса о кухарке, управляющей государством, привело к тому, что те ценности, которые – чаще на словах – прокламировала Советская власть, стали восприниматься как подлинно античеловеческие, в результате чего у интеллигенции выработалось, конечно же, никакое не демократическое, а радикальное буржуазно-элитистское сознание, в котором солидарность ощущалось как опасное заблуждение, пролетариат — как потенциально опасная человеческая масса, которую во что бы то ни стало нельзя больше допускать до власти (желательно вообще лишить избирательных прав, как когда-то большевики лишили буржуазию), деляги и фарцовщики казались сродни вольным поэтам (потому что и у тех, и у других были проблемы с Советской властью), а, соответственно, искусство – «видом частного предпринимательства» (слова И. Бродского из Нобелевской речи).»Они думали так в отношении власти: «Кретины, оставьте нас в покое — мы будем заниматься высшей математикой, теоретической физикой и семиотикой. И все будет в порядке» (Александр Пятигорский). Ни о каких «рабочих Германии» и «детях Африки» эти люди не могут слышать до сих пор, зато любую попытку отобрать у капиталиста немного его сверхприбыли каждый порядочный либеральный интеллигент ощущает как личную катастрофу.

В путинскую эпоху либеральная интеллигенция, наконец, сталкивается со своей давней мечтой – на место криминальных сорви-голов эпохи первоначального накопления с их «шальным баблом», пришла более или менее реальная буржуазия, со своими реальными, достаточно долговременными интересами. Что, естественно, породило и определенный, свойственный полупериферийному капитализму тип управления и идеологию. В результате, лозунги, которые так много лет повторяла либеральная западническая прослойка, сегодня повторяют путинские национал-либералы, агрессивно празднующие победу «мещан над интеллигенцией».

Карикатурный образ «демшизы» («космополитический» имидж, заклинания об «общечеловеческих ценностях», «эта страна», «весь цивилизованный мир» и т.п.) стал той идеальной моделью, от которой отталкивается путинский агитпроп, навязывая нации образ «врага из 90-х». Что, кстати, не так уж сложно, ведь если, после того, как либералы-западники без конца твердили о том, что США – самое миролюбивое государство на планете, всеобщий друг и союзник, приходит Михаил Леонтьев и говорит, что США есть агрессивный хищник, преследующий свои интересы в разных концах земного шара, то (после Хиросимы, Вьетнама, Чили, Ирака и т.д. и т.п.) такое мнение звучит гораздо более убедительно. Каким образом может развиться критический дискурс, способный действительно противостоять ему? Что такое российский интеллектуал сегодня? Кого он представляет и кого хочет представлять?

Интеллектуалы 90-х, претендовавшие на критическую функцию, выходцы из, так или иначе, «правого» культурного андеграунда (левого андеграунда, как и, за редкими исключениями, левого диссидентства, не существовало) воспринявшие (как и новое поколение) модный и ходовой в 90-е верхушечный пласт постмодернистской критической программы, закономерно оказались не голосом общества вообще, и даже не голосом либерального слоя (как «шестидесятники»), а всего лишь голосом его очень узкой элиты. И, несмотря на свой интеллектуализм, они так и остались всего лишь выразителями своей среды, то есть, (пост)советской интеллигенции, в своей подавленности советским социализмом агрессивно отторгавшей огромные пласты мысли – левой: марксистской и т.п., оставаясь в плену снисходительно-снобистских представлений о западных леваках, которые «с жиру бесятся», «не знают, что такое социализм», «нам бы их проблемы» и тому подобное.

Маргинальное и идеологически уязвимое положение сегодняшней либеральной интеллигенции связано в том числе с её невозможностью опереться на что-либо в истории России. Октябрьскую революцию, событие, верность которому создаёт сегодня почву (в том числе критическую) для развивающейся новой левой (несмотря на жесточайшие внутренние разногласия по тем или иным фактам советской истории – от Кронштадта до смысла перестройки) либеральная интеллигенция отвергает, предпочитая миф о «загубленной большевиками» демократии, заодно отвергая всю предшествовавшую, начиная с декабристов, революционную традицию в России. (Ирония в том, что на самом деле ВСЕ силы, олицетворявшие в 1917 году «загубленную демократию» — может быть, кроме анекдотичного Керенского — являются либо слишком правыми, либо слишком левыми для сегодняшних оппозиционных либералов.) Ещё два ключевых события – путчи в начале 90-х. Был ли разрыв между «защитой свободы от сил реакции» в 1991-ом и «разгромом реакционного парламента» в 1993 году, одобренным большей частью либеральной интеллигенции? Именно этими событиями российской истории был поставлен вопрос, без ответа на который невозможно противостоять агрессивной национал-буржуазной пропаганде сегодня, вопрос, касающийся, не в последнюю очередь, отношения к «демократизаторской» политике США (на фальшивом противостоянии которой, как уже было сказано, выстраивалась официальная идеология все последние годы). Что, собственно, такое «демократия»? – возможность самых «цивилизованных» и просвещенных обезопасить себя от всех остальных (эту точку зрения разделяет как сегодняшняя российская власть, так и большая часть оппозиционных либералов), или тяжелейшая, рискованная ежедневная работа, которая неизбежно ставит под сомнение такие безусловные ценности либерального капитализма, как парламентская демократия, право частной собственности и отношения наёмного труда. И, соответственно, кем видит себя интеллигентская прослойка – наемными профессионалами, реализующими своё право служить буржуазии (в основном на производстве и трансляции идеологий), ассоциируя себя скорее со своими работодателями, чем с собратьями из других страт наёмных работников и следуя той или иной корпоративной этике, либо интеллектуалами, выходящими за её пределы, пытающимися ставить и решать на практике тяжелейшие вопросы об универсалиях; равенстве и прямой демократии.

Без ответа на эти вопросы, без интенсивного классового, социополитического, а соответственно, и культурного, исторического самоанализа выход интеллигенции на какие-либо критические позиции невозможен.
Кирилл Медведев (1975), поэт, живет в Москве, член социалистического движения Вперед

Сокращенный и переработанный вариант статьи, опубликованной на сайте